- Что ты делаешь? – спросил он, глядя на нее с чистым любопытством – никакого подтекста. - Венок плету, - кивнула она – не то ему, не то в такт собственным мыслям. С ней иногда такое случалось. Обычно она «выпадала» из реальности по утрам; избегала смотреть в глаза, замыкалась в себе – не дозовешься. читать дальше- Со мной весело? – спросила как-то, столь требовательно, будто ожидала отрицательного ответа. - Да, - ответил он. Он не мог сказать ничего другого. Не мог найти слов, чтобы рассказать ей о том, как греет его ее задумчивое присутствие. Для такой задумчивости в ней было слишком много жизни, а для того, чтобы просто жить – слишком много задумчивости; должно быть, это ее и мучило... Он понял потом. А тем фантастически теплым летом, когда она была рядом, он не думал об этом. Не думал о ней. С этой девушкой было слишком хорошо, чтобы думать о ней; только – о себе. О том, кем он стал рядом с ней. Но тогда, глядя на сорванные одуванчики в ее руках, он не думал вообще ни о чем. Просто красиво. Ярко. - Говорят, из одуванчиков варят варенье, - она как-то отстраненно улыбнулась, глядя на желтые патлатые цветы. – Сладкое, наверное. Сама она варенье варить не умела. Его мать говорила, что эта девушка вообще ничего не понимает в хозяйстве, хотя в ее тринадцать уже бы пора, и советовала больше с ней не общаться. Но с другими ему было плохо. Натянуто. А где натянуто – там и рвется. С ней же он иногда не понимал, где она, а где он, и боялся спутать. Она не знала. Она считала – он хочет ее как девку. Девочку, девушку, особь женского пола. Просто такое время. Просто ему пора. А для нее не должно стать серьезным. Лучше одной. Всегда – одна. Он догадался об этом после. Но тогда, на берегу по-летнему теплого озера, в ее отстраненно-улыбчивом присутствии, он и в мыслях такого не держал. И даже не думал, что она играет его чувствами, как будет думать тремя месяцами позже, когда она, боясь сблизиться с ним, впустить его не в тело свое – в душу, станет рассказывать придуманные истории о несуществующих кавалерах. Он так и не узнает, были ли эти истории правдой; не захочет знать. Он будет вспоминать: это лето, и озеро, и одуванчики в ее руках, и ощущение невероятно-теплой пустоты в голове, когда все кажется возможным. - Ты неправильно плетешь, - сказал он тогда, не желая сделать замечание – желая помочь. Подсказать. - Попробуй сам, - отозвалась она совсем не раздраженно. Взглянула на него; протянула одуванчики. Ее руки были в зеленоватых пятнышках одуванчикового сока; он знал, что такие пятнышки долго не отмываются. А с одежды – не отстирываются; лучше не срывать эти цветы... Но она – сорвала. Теперь оставалось только помочь ей. У него всегда хорошо получались вещи, которые совершенно не выходили у нее; например, играть на фортепьяно. Или вышивать. Впрочем, не то, не другое его не интересовало; узнай он, что она уделяла этому какое-то внимание, здорово удивился бы. Сплести венок не составило никакого труда. Она только завистливо вздыхала, глядя на его работу, но это была хорошая зависть. Она тоже грела. - И как это у тебя так получается?.. - Пойдем, - предложил он, первым поднимаясь с травы на берегу озера и как бы невзначай надевая ей на голову цветочную корону. - Ага, - как-то странно согласилась она. Потянулась руками к венку на своей голове, будто сомневаясь. Когда днем позже она в первый раз вложила свою руку в его – самое большее, что она позволила себе за всю историю их отношений; самое большее, что позволила ему, – на их ладонях все еще были желтовато-зеленые следы от едкого одуванчикового сока. Он не хотел вспоминать о том, что случилось через несколько месяцев. В конце концов, одуванчики всегда облетают – так и первая влюбленность не может длиться долго. Тем более что и влюбленностью это было не назвать... С ее точки зрения. Потом он изменился. Стал лучше. Сильнее. Старше. Влюблялся много – не раз и не два. Дарил девушкам цветы – пошло-привычные розы, которые колются шипами даже сквозь целлофановый пакет, и наивно-нежные тюльпаны, и душно-ароматные пионы, и загадочно-кокетливые гладиолусы. Хризантемы не дарил – во-первых, дешево и неоригинально, во-вторых – уж слишком... патлатые. Вызывают странные воспоминания. Что уж говорить об одуванчиках, которые он терпеть не мог. Даже в виде действительно вкусного варенья. - У тебя что, бронхит? – как-то спросила его мать, пришедшая в гости. - Бронхит? – удивился он. - Ты все время ешь это варенье, - сказала мать. – Одуванчиковое. Или любишь его просто? - Терпеть не могу, - совершенно искренне ответил он. - Жениться еще не думаешь? – мать всегда была в меру обходительна; вот и сейчас не тронула его нежно ненавидимое варенье, отставила в сторону. - Я и один неплохо живу, - отрезал он. Мать замолчала – поняла, что лезет не в свое дело. Это ее действительно не касалось, да и ему было неинтересно. Он нуждался не в постоянной девушке, а в толковом авторе песен для группы, которая была его увлечением – помимо прибыльной работы компътерщика на вольных хлебах. С музыкой все было более-менее, но тексты... Через день после разговора про варенье он получил те тексты, о которых мечтал – на распечатках, через третьи руки. Один из них – про облетающие одуванчики – заставил его сжать распечатки чуть сильнее, так, что на очень белых листах смазались свежие принтерные чернила. - Кто автор? – спросил он у друга-товарища, который каким-то чудом эти тексты раздобыл. - У одного моего друга есть сестра, а у нее подруга такое ваяет, - сообщил друг, забирая распечатки. – Она вроде не против для нас писать. Встретиться с ней бы хорошо... Если тебя, конечно, ее тексты устраивают. - Как зовут эту подругу? – он понял, что лихорадочно всматривается в собственные ладони – и вместо размазанных черных чернил видит на них желто-зеленоватые следы. «Одуванчики очень быстро облетают. Но...» Услышав знакомое имя, он только прикрыл глаза. «Но их семена разлетаются по всему свету. И дают новую жизнь». В голове царила невероятно-теплая пустота.
Умер известный музыкант Гэри Мур Гитарист из Северной Ирландии Гэри Мур, которого называли "белым волшебником блюза", скончался в возрасте 58 лет от сердечного приступа. Его тело обнаружили в гостиничном номере на испанском побережье Коста дель Соль. Среди рок-групп, в составе которых играл Гэри Мур, были Thin Lizzy и Skid Row. Он выступал на сцене с такими музыкантами, как Би Би Кинг, Грег Лейк и Альберт Коллинс. Гэри Мур считался одним из самых заметных рок-гитаристов своего поколения. В последнее время он занимался сольными проектами. В России одним из самых известных хитов Мура стала песня Still Got the Blues. Менеджер Thin Lizzy Адам Парсонс сказал Би-би-си, что он "в шоке" от известия о смерти Гэри Мура и все еще не может в это поверить. "Он был таким крепким, не типичная рок-звезда, а здоровый парень, - поясняет Парсонс. – Он был великолепным музыкантом".
Боль разрешается время от времени, если ударят, прицелившись точно. Вся твоя жизнь - это сон в красном тереме, в тереме красном с резной оторочкой, с небом, подбитым январскими вьюгами, с небом, в котором галактики пляшут; ты себя выдумал? Выдумай друга, мир сотворив из нефрита и яшмы. Город в ладонях меж цирком и церковью держит меня, как пригоршню корицы. Я тебя выдумал, круглое зеркало, даже не думай упасть и разбиться.
Вечер февральский курчав и стреножен; как низкорослая лошадь, печален. Может быть, ты меня выдумал тоже в кратком отрезке меж чаем и чаем. Так, убежав от ментов и от долга, дивный старик Бальзамо-Калиостро новый, еще не проверенный орган лепит из меда, из яда, из воска. Можно светильник возжечь под посудиной - чтобы никто не украл и не пропил. Что-то, незримое в свете полуденном, тлеет за хрупкими прутьями рёбер.
Снежною шубой из тысячи шкурок спрячет меня укрывальщик дежурный, если окажется: это окурок, брошенный в грудь промахнувшимся в урну.
Знает автор лишь только один, где у сказки (счастливый?) конец, ну а ты здесь лишь Шут, лишь Глупец, но она вся-тебе, погляди.
Ками ,не дай мне сойти с ума от его теплого запаха, от моих дурных привычек. Все идет как идет и все идет правильно, хоть и болезненно. Ками,дай мне сил отпустить его с миром.
Ками, дай мне сил найти того человека, который мой. Со вчера я знаю-он ходит где-то рядом. А я обещаю творить.